– Это хорошо, так ты будешь дольше мучиться, потому что я ее проклинаю! – чернота и звезды сделали ее голос сильнее набатного звона. – Проклинаю жену твою и весь род твой до тринадцатого колена!
– Замолчи! – Мастеровой испуганно перекрестился.
– Твоя жена умрет, как только твоя дочь перестанет пить материнское молоко! И дочь умрет! И дочь дочери! А потом я восстану, и последняя из твоего рода займет мое место! Радуйся, добрый человек, вместе со мной ты обрек на вечные муки ту, которую любишь больше жизни!
– Ведьма! – В его руках оказался камень, большой, грубо отесанный, а она вместо того, чтобы испугаться, рассмеялась.
– Хочешь меня убить, добрый человек? Убивай!
Бесконечно долгое мгновение мастеровой боролся с собой, а потом отшвырнул камень прочь.
– Скоро ты сама умрешь, ведьма! Будешь гореть в аду!
– Я уже в аду. – Смех царапал горло, но она не могла остановиться. – Торопись, добрый человек, твоей жене недолго осталось. Не теряй времени зря…
Она смеялась до тех пор, пока не оказалась замурованной в узком колодце. Скудный свет в ее могилу теперь просачивался лишь сквозь небольшое оконце. Через это оконце она могла видеть груду камней, берег Чертова озера и самый краешек неба. Это все, что оставили ей ее палачи. Это да еще клок сена на каменном полу…
Какое то время еще были слышны голоса мастеровых, а потом, когда они стихли, скудный свет, льющийся из оконца, на мгновение померк, и на колени к ней прыгнуло что то мягкое и пушистое. Кошка, которая вернее всех собак на свете, не захотела оставлять ее в одиночестве.
– Хозяйка! Эй, хозяйка! – послышалось снаружи.
Только один человек называл ее хозяйкой. Мальчишка художник, который по приказу Ненавистного рисовал ее портрет. На портрете она получилась очень красивой, гораздо красивее, чем в жизни, наверное, потому, что мальчишка был в нее немножко влюблен.
– Хозяйка, это я, Пантелей.
Она встрепенулась, вскочила на ноги, прильнула к оконцу. Взгляд уперся в босые, перепачканные озерным илом ступни.
– Ты видел? – спросила она шепотом.
– Видел, прятался в кустах. – Босые ноги исчезли, а через мгновение прямо на уровне оконца появилось веснушчатое лицо. – Хозяин ничего не знает, я ему расскажу. Ты потерпи.
– Он знает, – ей даже удалось улыбнуться. – Это по его приказу…
Мальчишка испуганно ойкнул.
– Чем я могу помочь тебе, хозяйка?
Он мог помочь, мог стать ее глазами.
– Узнай, что с моим сыном.
На закате пришел Ненавистный. Первой его почуяла кошка, выпустила когти, зашипела.
– Барбара, ты здесь?
– Твоими стараниями, любимый.
– Я не знал, что так выйдет. Зачем ты пошла к озеру, Барбара?
Она ничего не ответила. Какая сейчас разница – зачем? Ненавистный не изменит своего решения.
– А может, так даже лучше. Теперь ты останешься со мной навсегда. В моем сердце и в моем доме. Ты чего нибудь хочешь, Барбара? Проси, я исполню твою последнюю волю.
– Милый, – прильнула она к оконцу, – поклянись, что не оставишь нашего сына.
– Сына? Хорошо, клянусь.
Она вздохнула с облегчением.
– Спасибо.
– Ты удивительная женщина, Барбара. Неужели тебе не страшно умирать? Неужели ты не хочешь попросить чего нибудь для себя?
– Не обижай моего ребенка. Помни, ты дал клятву, – рукавом платья она вытерла набежавшую слезу.
– Оставайся с богом, Барбара.
С богом?.. Туда, где она сейчас, господь не заглядывает. Пусть он остается с ее мальчиком, а она уж как нибудь сама…
Ночь прошла без сна. В своем каменном мешке она могла либо стоять, либо сидеть с поджатыми ногами. Ее смерть не будет легкой. Ей повезет, если она сойдет с ума раньше, чем дом примет эту жертву. Говорят, сумасшедшие ничего не боятся…
Кошка уходила на охоту, а под утро вернулась с мышью полевкой в зубах. Ее маленькая подружка, последняя верная душа…
Нет, не последняя, на рассвете пришел мальчишка художник.
– Хозяйка, – его голос дрожал, – у меня дурные вести. Прости.
– Что?.. – горло свело судорогой.
– Вчерась днем хозяин гневался, двух холопов насмерть запорол, Игнату Нефедову все зубы повыбивал. Челядь шепчется, что все из за тебя. Что ты с полюбовником утекла и ребенка с собой забрала. Может, он не знает правды, хозяйка?
Воздуха в легких не осталось, обдирая в кровь спину, она сползла вниз по шершавой стене, рванула ворот платья.
– Хозяйка! Родненькая! – тихо скулил снаружи мальчонка.
– Что еще? Рассказывай! – Она нашла в себе силы подняться.
– Сначала думали на няньку Ульяну. Ну, что это она дите украсть помогла, а потом ее в амбаре удавленной нашли. Вот все и решили, что это ты ее с полюбовником…
– Ненавистный…
– Хозяйка, ты что?! Не надо, хозяйка! Может, он еще найдется.
Не найдется. Зачем Ненавистному байстрюк? Он хочет остаться в этих диких землях навсегда, жениться на какой нибудь толстозадой купеческой дочке. Ему не нужна ни любовница, ни ее отродье…
– А к Чертову озеру народ ходить боится, – зачастил мальчишка. – Мастеровые пустили слух, будто тут бесы шалят, утопленники на берег даже среди божьего дня лезут. А подьячий говорит, что это все из за тебя, что ты – ведьма, хозяина колдовскими чарами одурманила и воду в Чертовом озере заговорила.
Она расхохоталась. Ведьма! Дикие люди!
– Хозяйка, а я тебе хлеба принес.
– Не надо.
– Но как же?..
– Мне другое нужно. – Она просунула в оконце руку, коснулась чумазой мальчишеской щеки.
– Все, что прикажешь. – По щеке скатилась крупная слеза.
– Принеси мне нож.